Российское государство регулярно проводит свои хозяйственные начинания силами крупных малоконтролируемых структур с сильным частным интересом, которые в последнее время приняли форму госкорпораций. Чем аналогичные проекты заканчивались раньше?

"Доходы же почитал за собственные свои"

Сейчас только знатоки и любители русской литературы XVII-XIX веков помнят графа Василия Капниста. Но вот слова героя его комедии "Ябеда" прокурора Хватайко уже не первое столетие считаются самым точным отражением образа мыслей российского чиновничества: "Бери, большой тут нет науки; // Бери, что только можно взять. // На что ж привешены нам руки, // Как не на то, // Чтоб брать, брать, брать". Ведь с давних времен любая должность рассматривалась ее обладателем как возможность кормления со служебных дел и полномочий. Порученную службу, правда, надо было исполнять с усердием. А получалось это далеко не всегда. К примеру, четкую работу по доставке казенных депеш и частных посланий после кончины Ивана Грозного не удавалось наладить многие десятилетия. И дело было не только в Смутном времени и вражеских нашествиях. Доставкой почты на разных направлениях ведали разные приказы. Восточным направлением, например, занимался Казанский приказ, дьяки и подьячие которого были обязаны не только следить за доставкой, но и оплачивать труд ямщиков. Однако контроль за перевозкой почты не входил в список главных задач приказа, а ямщицкие деньги куда приятнее было присваивать, чем выплачивать. Та же картина наблюдалась и в других приказах. Ко всему прочему воеводы тех земель, по которым везли государственную и частную корреспонденцию, нередко задерживали гонцов, чтобы узнать новости из первых уст, а главное - из чужих строк, и вскрывали находившиеся в почтовых сумках послания.

Ситуация казалась безвыходной, и поэтому в 1665 году за предложение голландца Ивана фон Сведена в Тайном приказе царя Алексея Михайловича ухватились обеими руками. Иноземец предложил силовому ведомству каждые две недели на своих конях и с помощью своих людей доставлять почту из-за границы через Ригу. Плата, которую получал за свои услуги фон Сведен, по тем временам считалась огромной - 1200 руб. в год. А результаты оставляли желать много лучшего. Причем отнюдь не от отсутствия усердия со стороны голландца и его людей или из-за тягот и опасностей продолжавшейся с 1654 года очередной войны с Польшей. Проблема заключалась в том, что гонцы фон Сведена двигались по одним и тем же дорогам с государственными ямщиками, люто ненавидевшими конкурентов и чинившими им всяческие препоны.

В 1667 году, после заключения перемирия с поляками, голландец остался не у дел. А Посольский приказ, под контроль которого перешли все связи с зарубежными государствами, предложил новую схему организации почты - с государственной собственностью, но частным управлением. Глава Посольского приказа боярин Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин выбрал для доставки почты сына давно находившегося на русской службе датчанина Петра Марселиса Леонтия. В указе царя Алексея Михайловича говорилось: "Почту, которую на Москве держит иноземец Иван фон Сведен, держать иноземцу Леонтью Петрову, сыну Марселису, гонять его почтарям на ямских подводах, а не на своих наемных".

Марселис запросил жалованье за полгода вперед. Затем попросил выбрать на каждом яме по человеку, который бы целовал крест в том, что будет доставлять почту и грузы быстро и без ущерба. А также истребовал царский указ, обязывающий воевод оберегать гонцов и помогать им во всем. Однако, даже получив все требуемое, Леонтий Марселис не смог наладить работу почты. Нерегулярно оплачиваемые гонцы доставляли депеши через пень-колоду. К тому же в дело вмешались люди фон Сведена.

Племянник голландца Еремей Левкен организовал выгодную доставку почты и ценных грузов (золота, жемчуга и драгоценных камней) от иноземных купцов, торгующих на Руси, к ним на родину. Так что теперь самую выгодную часть почтового бизнеса получил именно он, а все тяготы, связанные с казенной корреспонденцией, достались государственному почтарю. Ордын-Нащокин, чтобы поддержать своего протеже Марселиса, поручил ему пресекать перевозку частной почты и беспошлинную отправку ценностей за рубеж. Однако боярин не учел, что на защиту канала контрабанды будут брошены немалые деньги, а дьяки и подьячие из различных приказов с удовольствием их возьмут. На Марселиса посыпалась масса жалоб - от несвоевременной доставки почты до вскрытия секретных государственных депеш. Чиновники начали расследование. Марселис спорил и доказывал свою правоту, и это пагубно отразилось на его здоровье: в 1670 году он умер.

Права и обязанности Леонтия Марселиса по почтовым делам перешли к его отцу Петру Марселису. Но с каждым годом перевозка почты приходила во все больший и больший упадок. В 1672 году, например, смоленским воеводам была отправлена царская грамота с требованием наказать кнутом ямщиков, возящих почту слишком медленно и отправляющих вместо себя малолетних детей или посторонних наемных людей. Финал эксперимента, начатого Ордын-Нащокиным, наступил через три года. В 1675 году Марселиса отстранили от почтовой службы и передали ее в ведение переводчика Посольского приказа Андрея Виниуса, сына обрусевшего голландского купца.

Виниус, изнутри знавший порядки в приказах, не стал выставлять требований и условий и конфликтовать с коллегами-чиновниками. Мало-помалу он начал выстраивать схему, проработавшую много лет. Почтмейстер, как его стали официально именовать, учел все ошибки Марселисов и выхлопотал себе право перевозить частные грамотки за твердо установленную плату, а также выговорил плату за пересылку государственных депеш и грузов. Денег за услуги казне ему, правда, не платили: лишь раз за двадцатилетнее правление русской почтой он получил около 80 рублей. Но зато и государство не вмешивалось в его дела.

Как-то в Приказе большой казны, аналоге современного Министерства финансов, заинтересовались, как обстоят денежные дела у почтмейстера, и отправили запрос в Посольский приказ, которому подчинялся дьяк Виниус. Дипломаты ответили, что в дела финансовые не вмешиваются, почтовых доходов с расходами не считают, для них главное - что за перевозку царских депеш за рубеж и иноземных депеш в Москву Виниус платы не требует. Ответ удовлетворил финансовых чиновников, и на этих условиях почтмейстер трудился и впредь. Он постепенно наладил регулярный сбор средств с городов и сел на содержание почтовых ямов, и перевозка корреспонденции и небольших грузов начала приносить доход. Качество и скорость перевозки по-прежнему вызывали жалобы, но число их заметно уменьшилось. Так что извлечение частной прибыли из государственной собственности - привычное всем кормление с должности - оказалось самой работоспособной схемой управления почтой на Руси.

В 1695 году Андрей Виниус перешел в Сибирский приказ, оставив почтовое дело своему сыну Матвею. Однако уже в следующем году царь Петр Алексеевич взялся за проведение реформ, и отлаженный механизм извлечения прибыли из госсобственности начал давать сбои. Царь требовал прокладки новых почтовых маршрутов, а также частой, быстрой и регулярной доставки депеш. Никаких денег из казны на новые расходы не поступало, и почтовый бизнес Виниусов вместо доходов начал приносить убытки. Первым не выдержал петровской гонки Матвей Виниус и отпросился у царя на учебу в Берлин. На время его поездки почту отдали в ведение Виниуса-старшего. Но думный дьяк в заботе о собственных и сыновних интересах попытался уменьшить расходы, оттягивая под благовидными предлогами исполнение распоряжений царя. И несколько месяцев спустя Петр I передал почту своему любимцу - переводчику Посольского приказа Петру Шафирову.

Птенец гнезда Петрова, как свидетельствуют архивы, не утруждал себя руководством почтой, а смотрел на нее как на имение, пожалованное государем за верную службу. Шафиров писал: "Когда граф Головин и его светлость князь Меньшиков в присутствии его императорского величества объявили мне, что его величество жалует меня доходами оной почты вместо годового жалованья, то его величество изволил мне сам всемилостивейше при том сказать, что тем жалует меня сверх жалованья, которое мне повелел неотменно давать по-прежнему".

В итоге Шафиров следил лишь за тем, чтобы прибыли не уменьшались, а для этого требовал всемерно сокращать расходы. Качество доставки почты (кроме, разумеется, почты царя-реформатора) неуклонно падало, поборы с отправителей и невыплаты ямщикам столь же неуклонно росли. А когда в 1722 году Шафиров впал в немилость и с него потребовали финансовых отчетов о почтовых делах, он искренне удивился: "Доходы же, которые за содержанием почтового управления оставались, почитал за собственные свои, довольствовался тем, когда что мог получить, употребляя оные на свое домашнее нужнейшее иждивение, как и другие мои братья с получаемыми с пожалованных им вотчин доходами чинят".

А когда Сенат предложил ему оставить управление почтой, Шафиров потребовал императорского указа и твердил, что, даже если почтой станет управлять другое лицо, доход от нее по праву принадлежит ему. Расследование показало, что восстановить отсутствующую отчетность невозможно, хотя урон почтовому делу и казне, надо полагать, был нанесен немалый. Но из-за отсутствия доказательств эпизод с почтой исключили из списка обвинений Шафирова. Однако после этого всех почтмейстеров и финансы почты тщательно контролировали свыше.

"Будучи свободной от контроля"

Несколько иное соединение государственных и частных интересов произошло в конце XIX века с появлением проекта проведения железной дороги от Иркутска на русский Дальний Восток по китайской территории. Первоначально предполагалось, что новая дорога за счет сокращения пути позволит сэкономить средства на строительство, а затем расходы на перевозку грузов и людей на самую восточную окраину Российской империи. Еще одной целью строительства Китайско-Восточной дороги считалось обоснование присутствия на земле соседнего государства значительного военного контингента, именуемого для маскировки округом пограничной стражи.

Считалось, что именно для прикрытия этих захватнических устремлений строительство и эксплуатация дороги проводились частной акционерной компанией, работавшей, правда, за казенный счет. Компанией активно управляли частные лица, имевшие, правда, чиновничьи и генеральские звания.

Однако расход средств на содержание Китайско-Восточной железной дороги превышал все разумные пределы. Все служащие дороги, а также прокуроры, судьи, жандармы и прочие чиновники, обслуживавшие ее, получали втрое-вчетверо больший оклад, чем в России. А военные - минимум вдвое больший. Количество служащих в правлении дороги в Петербурге и в ее управлении в Харбине превышало штат любого российского министерства, а расходы на содержание управляющего дороги генерал-лейтенанта Хорвата и его подчиненных составляли огромнейшую сумму - 754 тыс. руб. Правление дороги в столице съедало еще 626 тыс. руб.

Огромные деньги растрачивались по всей дороге. На ремонт дома командира пограничников ежегодно тратилась неимоверная (с учетом стоимости китайских рабочих рук) сумма - от 5 тыс. до 20 тыс. руб. Сразу же после этих ремонтов все снова текло и ломалось.

Деньги разворовывались почти открыто, о чем писал в 1908 году посвященный в детали человек, скрывавшийся под псевдонимом Ст. Харбинский: "От времен постройки дороги уцелел около Харбина кирпичный завод; не имея возможности его эксплуатировать сама, дорога отдала завод в аренду некоему Климовичу, который сию же минуту пригласил в свои компаньоны Бенуа, близкого родственника по жене одного из главных вершителей судеб дороги (генерала Хорвата.- "Власть"). Тогда управление дороги заключает с компаньонами договор, по которому они, не платя за завод никакой аренды, обязывались работать для дороги кирпич по цене 14 руб., а дорога, в свою очередь, обязалась, чтобы все подрядчики, работающие для нее, брали кирпич только у Климовича и Ко. Однако договор, довольно глухо составленный, не предусматривал того, что компаньоны были фактически обязаны поставлять какое-либо определенное количество кирпича, и этим обстоятельством они воспользовались в то время, когда цена на кирпич стояла 25 руб. Подрядчик, обращаясь на завод компаньонов с требованием кирпича, получал отказ за неимением его. Дорога этим удовлетворялась, ибо договор формально был соблюдаем: один обратился, другой сказал, что в данную минуту нет. Это неимение было, однако, хроническое, так как весь кирпич, вырабатывавшийся на заводе, оборудованном дорогой и средствами дороги, продавался по рыночной высокой цене на сторону, а дорога для своих работ приобретала кирпич тоже на стороне, платя, конечно, не 14 руб., а цену, существовавшую в то время на рынке".

Про отдел взаимодействия с китайскими властями рассказывали, что его сотрудники присвоили средств на 1,5 млн руб. А на склады и вновь построенные объекты регулярно нападали китайские бандиты - хунгузы. Пограничники столь же регулярно ловили их, а китайские власти для устрашения казнили. Но по удивительной воле случая новые банды снова сжигали пустые склады, по документам наполненные товарами, вместе с домами, построенными и отремонтированными на скорую руку, чтобы освоить казенные средства. Не реже перед разного рода проверками и ревизиями бандиты уничтожали и различные финансовые документы.

Однако по сравнению со строительством дороги все это выглядело сущей мелочью. Как утверждал бывший счетовод Главного управления дороги Е. Я. Вапнарчук, из 120 млн руб., потраченных на строительство, на половину суммы отсутствовали хоть какие-то оправдательные документы. Всего же к 1 января 1912 года общество сумело израсходовать 831,108 млн руб.

Так что возникал только один вопрос: почему так долго все оставались безразличными к разворовыванию колоссальных средств? Все попытки проверить расходы натыкались на недоброжелательное отношение высших чиновников в столице империи.

"Будучи свободной в своей деятельности от правильно организованного контроля русского государства,- писало о Китайско-Восточной дороге "Новое время",- в борьбе ее коммерческих интересов с русскими интересами на Дальнем Востоке всегда и неизменно она поддерживается отдельными высшими представителями русской государственной власти за русский государственный счет".

"Крупные суммы выписываются на неизвестных лиц"

Время от времени государственное имущество и деньги попадали в частные руки даже самых проверенных борцов с частной собственностью. В середине 1920-х, например, шло масштабное сокращение Красной армии, и многие ее видные командиры и политработники в гражданской жизни занимали положение, которое ни в коей мере не соответствовало их прошлым боевым заслугам. Были зафиксированы случаи, когда политработники корпусного уровня, по поздним советским меркам - генералы, отправлялись командовать столовыми или на студенческую скамью. Хорошее место в новой жизни получали лишь самые проверенные партийцы со старыми партийными связями.

Одним из них был командующий округом, орденоносец Борис Израилевич Краевский. Этот старый большевик стал известен в партийных кругах, попав в нарымскую ссылку вместе с будущим главой советского государства Яковом Свердловым, назначившим Краевского главой бюро по организации побегов ссыльных. После революции он стал военным комиссаром Нижегородской губернии, а затем командовал Западным и Приволжским военными округами.

Но демобилизация не обошла и его, поскольку командование РККА решило, что командующий с начальным образованием должен слишком долго учиться для освоения азов военного искусства. Так что бывшему высокопоставленному командиру пришлось начинать жизнь заново. Товарищи помогли ему определиться в Наркомвнешторг, откуда его отправили в Соединенные Штаты для укрепления руководства "Амторга" - советской торговой фирмы, зарегистрированной в Нью-Йорке. Там Краевский показал себя человеком весьма решительным, но мало подготовленным к новой работе. И его отправили на освоение нового направления советской внешней торговли - в Южную Америку.

И здесь с ним произошло превращение, в которое сначала не поверили ни в Нью-Йорке, ни в Москве. В то время как на родине Совнарком выгадывал каждый доллар для закупки сырья и оборудования, ОГПУ докладывало в ЦК: "В Аргентине "Амторг" производит исключительно закупки дубителей и кожсырья. За последний период времени делаются попытки по налаживанию реализации на аргентинском рынке нашего леса, фанеры и т. д. Началу работы в Аргентине, возглавляемой и руководимой членом Правления "Амторга" т. Краевским, предшествовала его поездка в Буэнос-Айрес со штатом сотрудников, состоящим из 2-х специалистов (Файнберг и Марвель), 2-х машинисток-стенографисток (сестры Цейтлины) и секретаря (Фриденберг). Все перечисленные сотрудники через некоторое время возвратились в Нью-Йорк. Поездка т. Краевского в Буэнос-Айрес со штатом сотрудников, оказавшихся на месте совершенно излишними, а потому и отправленных обратно в Нью-Йорк, нашла себе отражение в организационных расходах по отделению, выразившихся по этой статье в сумме около 10 000 долларов". Для сравнения: за $300-400 фирмы-производители предлагали неплохие грузовики.

К организации отделения "Амторга" в Аргентине, которое решили назвать "Южамторгом", Краевский подошел не менее своеобразно: "Не ожидая оформления "Южамторга" в соответствующих инстанциях Москвы, без санкции и решения коей т. Краевский обязан был работать в Аргентине по доверенности "Амторга" на правах Отделения, им был учрежден "Торговый дом Борис Краевский" и как таковой оформлен по аргентинским законам через верховный трибунал Аргентинской республики. Об этом не было известно даже в Москве, даже Наркомторгу до настоящего времени. Все капиталы (миллионы рублей) и другие материальные ценности т. Краевский перевел на свое имя, и в Аргентине никакой правовой организации, в какой бы то ни было форме отражающей интересы СССР, исключая личность самого тов. Краевского, нет. Подобная юридическая форма Советской организации, возглавляемой советским гражданином, солидным Банкам доверия внушить не могла. В результате после замены фирмы "Амторг" фирмой "Борис Краевский" ряд солиднейших банков, таких как Национальный аргентинский банк и Немецкий банк, отказался от дальнейших деловых отношений. Национальный банк отказал Краевскому в открытии текущего счета на его имя, соглашаясь таковой открыть лишь на имя "Амторга". Единоличным распорядителем (и притом бесконтрольным) всех средств и ценностей, являющихся собственностью Союза, состоит Краевский. Так что в случае внезапной смерти Краевского все материальные ценности Союза на миллионы рублей, хранящиеся в Аргентине на его имя, по законам страны переходят в собственность жены. Жена тов. Краевского из бывш. крупной буржуазной семьи - человек совершенно чуждый нам".

Относительно происхождения жены Краевского чекисты, возможно, перегнули и приписали то, чего не было. Однако отчеты Краевского перепроверялись в Нью-Йорке и Москве и выглядели совершенно неутешительно: "Контора за 1925-26 г. сделала оборот в 5 158 016,27 долларов. Валовая прибыль - 141 362,70 долларов. Содержание аппарата обошлось в 45 469,71 долл. Торговые расходы по конторе выразились в сумме 33 964 с лишним долларов. Необходимо отметить, что расходы конторы чрезвычайно высоки, если учесть, что контора производила операции исключительно по закупке кожсырья и дубителей, т. е. с однородными товарами. Тов. Краевский имеет задолженность еще по линии "Амторга" в несколько тысяч долларов, им не погашенную. Крупные суммы в тысячах долларов выписываются им на имя неизвестных лиц по различным поводам вплоть до платы за сопровождение его в путешествиях по Америке. Эти путешествия и образ жизни тов. Краевского были темой для резких статей в местной рабочей прессе Аргентины... Изложенное свидетельствует об отрыве тов. Краевского от СССР и партии. (Еще в бытность в СССР Комвойск ЗВО он по случаю смерти своей жены устроил парад войскам в 1922 г.) А также о том, что как хозяйственник, работающий в заграничных условиях, т. Краевский с возложенными на него задачами не справился".

В Москве после разбирательства учли, что в действиях Краевского враждебного умысла не наблюдалось и что перевод государственной собственности в частную - это, скорее всего, попытка по-военному, наскоком решить проблему с регистрацией фирмы. Всерьез наказывать его не стали. Краевского, как и предлагало ОГПУ, через некоторое время отозвали в Москву, а поскольку внешнеторгового опыта он поднабрался, вскоре назначили главой "Экспортлеса". Однако прощение в 1927 году не имело никакого значения десять лет спустя, когда Краевского арестовали и приговорили к высшей мере.

Ведь при всей снисходительности, с которой русское государство относится к кормлению с должности, каждый кормящийся должен помнить, что не следует заедаться.