Вслед за президентским кадровым резервом собственные списки кандидатов на руководящие посты стали появляться у полпредов в федеральных округах и губернаторов. В кадровых резервах легко узнать номенклатуру советских времен.


"Пора уже вернуться для работы в ВЧК"

После прихода Ленина и его соратников к власти быстро стало очевидным, что управлять страной без солидного штата чиновников невозможно. Однако кадровых революционеров даже на высокие руководящие посты попросту не хватало. А многие из тех, кто по праву считался заслуженным борцом с царизмом, оказались совершенно непригодными для руководящей работы. К примеру, старому партийцу с огромным дореволюционным стажем Адольфу Иоффе в 1918 году товарищи поручили крайне ответственное дело - отправили послом РСФСР в Берлин с тайной миссией организовать революцию в Германии. Но незадолго до восстания германские власти выслали Иоффе и его посольство из Берлина, а красный путч подавили. Следующим порученным ему проектом оказалось создание задуманной в Москве Литовско-Белорусской советской республики со столицей в Вильно (Вильнюсе). Но и здесь Иоффе потерпел поражение. Сам он, правда, утверждал, что всему виной слишком быстрое наступление польских войск, занявших столицу и немалую часть территории создававшейся республики. Но в ЦК и Совнаркоме винили в неудачах Иоффе и потому давали ему все менее и менее значительные должности, к примеру, в Наркомате государственного контроля. В декабре 1919 года он с обидой писал в ЦК РКП(б):

"По неписаной нашей конституции все выборы в центральные советские и партийные учреждения производятся по спискам, фактически составляемым ЦК РКП. За последний год (приблизительно со смерти Я. М. Свердлова) ни в одном из таких списков я не фигурирую. Когда мое имя на 8-ом съезде партии не было выставлено в списке ЦК, после того как я с момента создания РКП неизменно избирался во все ЦК,- то в широких партийных кругах пошли слухи (многие товарищи мне лично об этом говорили), что ЦК недоволен моей берлинской работой и поэтому не выставил меня в своем списке. Отдельные же члены ЦК в разговорах объясняли это просто забывчивостью ввиду моего отсутствия на Съезде, каковое отсутствие само явилось результатом запрещения мне ЦК выезда из Вильны. В опубликованном ныне списке ВЦИК нового созыва моего имени опять нет, несмотря на то что я состоял членом всех ВЦИК начиная со времен Керенского. Объяснения забывчивостью в данном случае быть не может, ибо я был делегатом Съезда Советов, единогласно выбранным Петросоветом. Не может быть это также объяснено решением создать новый ВЦИК из представителей с мест, преимущественно рабочих и крестьян, ибо, во-первых, из Петроградских делегатов переизбраны почти все члены прошлого ВЦИК, а во-вторых, из Московских товарищей переизбранными значатся многие по меньшей мере столько же, сколько и я, принадлежащие к рабочему классу и во всяком случае имеющие гораздо меньшее отношение к провинции, как за все время из Москвы не выезжавшие. Если к этому прибавить, что, посылая меня в Петроград для организации рабоче-социалистической инспекции, Оргбюро ЦК, по-видимому, очень не желало назначить меня даже на такой незначительный пост, как члена Коллегии Наркомгоскона, что было необходимо из чисто практических соображений, а затем уже наконец назначив, не провело этого через Совнарком, так что формально я и ко дню своего отъезда в Юрьев членом Коллегии не был - если принять все это во внимание, то создается впечатление уже не случайности, но предумышленности такого ко мне отношения. Иного объяснения этому отношению, нежели недовольством ЦК последнего созыва моей работой в целом или в известных отношениях, придумать совершенно невозможно. С другой стороны, во все время революции с момента своего возвращения из Сибири совершая чрезвычайно ответственную и (смею утверждать) наиболее тяжелую работу, я не могу продолжать ее, не имея уверенности, что верховный орган нашей партии, а вместе с тем и нашей власти ею вполне, безусловно и целиком удовлетворен".

Обиду Иоффе усиливало то, что он был далеко не единственным партийным ветераном, проваливавшим порученные задания:

"Со времен своего пребывания в ЦК я прекрасно помню, как часто последний, относясь весьма отрицательно к деятельности отдельных товарищей (фамилий мне не хочется называть), тем не менее, оставлял их на той же работе и оставляет по сей день".

При этом набравшихся опыта и справлявшихся с работой руководителей назначали на многие должности сразу, а также переманивали из одного ведомства в другое. К примеру, в 1921 году Феликс Дзержинский писал бывшему чекисту Семену Лобову, ушедшему в Нефтесиндикат:

"Дорогой товарищ! Пора уже вернуться Вам для работы в ВЧК. Для этого имеются необходимые постановл. Орг. бюро, да и по существу дела. Сейчас на ВЧК выпала большая работа. Мне не хочется привлекать для этой работы вопреки желанию. Но разве Вы недостаточно отдохнули от чекистской работы? Нам приходится работать без всякого даже перерыва. Откликнитесь. Вы могли бы взять на себя или обязанности нашего полномоч. представителя в одну из областей, или, что сейчас важнее, взять на себя в ВЧК организацию наблюдения за центральными и местными комитетами помощи голодающим. Без такого наблюдения эти комитеты превратятся в центры помощи в организации белогвардейских сил. Откликнитесь!"

"Охотно рассказывают о совершенных убийствах"

Однако ни концентрация многих обязанностей в одних руках, ни постоянная переброска с места на место немногих способных работать большевиков-управленцев не решала кадровой проблемы. Тот же Дзержинский в 1923 году в докладе о роли госаппарата писал:

"Советское государство вынуждено все свои аппараты для организации административного управления, производства, сбыта, планирования, хранения, финансов и т. д. формировать на 99,9% из среды квалифицированной и неквалифицированной интеллигенции, б. собственников, дельцов, банкиров, коммерсантов и их б. приказчиков. Элементы эти во всей своей массе не только чужды интересам Советского государства и его системы государственного капитализма, но активно враждебны этой системе по всей своей собственнической психологии и устремлениям. Отсюда априори можно безошибочно сделать заключение, что для того чтобы наша система государственного капитализма, т. е. само Советское государство не обанкротилось, необходимо разрешать проблему госаппаратов, проблему завоевания этой среды, преодоления ее психологии и вражды. Это значит, что проблема эта может быть разрешена только в борьбе. Каково настоящее положение? Надо прямо признать, что в этой борьбе до сих пор мы биты. Активна и победоносна другая сторона. Неудержимое раздутие штатов, возникновение все новых и новых аппаратов, чудовищная бюрократизация всякого дела, горы бумаг и сотни тысяч писак, захваты больших зданий и помещений, автомобильная эпидемия, миллионы излишеств. Это легальное кормление и пожирание гос. имущества этой саранчой. В придачу к этому неслыханное бесстыдное взяточничество, хищения, нерадение, вопиющая бесхозяйственность, характеризующая наш так называемый "хоз. Расчет", преступления, перекачивающие гос. имущество в частные карманы. В результате не только нет никакого государственного накопления, но при нищенской заработной плате рабочим приближается к концу запас полученного нами сырья, все более истощается основной, доставшийся нам капитал и все большее бремя должно ложиться на крестьянство".

Дзержинский предлагал создать при Совете труда и обороны специальный орган, занимающийся борьбой с бюрократией и ведущий подбор и учет хозяйственников. А в числе прочих мер оздоровления чиновничества предлагал:

"Оказание всемерной помощи и поддержки честным хозяйственникам, тем, которые сознают свои ошибки, которые, руководя, учатся делу и изучают его и сознают, что делают промахи и что должны учиться. Выдвижение и подготовка на руководителя - организаторские и административные посты - рабочих и коммунистов, имеющих большой революционный стаж и организационный опыт и не потерявших связи с подлинным заводским пролетариатом и крестьянством".

Идея выглядела здравой и зрелой. Однако главной задачей, стоявшей перед большевиками в предыдущие годы, была победа в Гражданской войне. Так что огромное число рабочих и коммунистов отправлялось на фронт для достижения этой цели. А те из них, кто вернулся, по мнению врачей, мягко говоря, не вполне подходили для руководящей работы.

Врач Кремлевской больницы Е. И. Дубников после Гражданской войны писал о причинах возникновения у фронтовиков массовой истерии:

"В переживаемую нами эпоху причин этих было и есть слишком достаточно; затянувшаяся на несколько лет Европейская война с ее тяжелыми продолжительными боями, требовавшими большого физического и душевного напряжения, с ее новыми, неизвестными до того времени способами убийства (танки, газы); затем революция и последовавшая за ней гражданская война, державшая в течение продолжительного времени массы в состоянии резкой нервной возбудимости и постоянного душевного напряжения; сюда же нужно отнести эпидемию сыпного и возвратного тифа, хроническое недоедание, временами и голод, которые еще больше усилили влияние указанных выше моментов. Если к этому еще прибавить, что в революционной эпохе, богатой сильными эмоциями, обычно принимает участие большое количество неуравновешенного элемента, то появление массовой истерии в более грубых формах именно в период гражданской войны станет для нас понятным".

У самых тяжелых больных, как отмечал Дубников, болезнь усугублялась контузией и другими факторами:

"У многих отмечалось наследственное отягощение в смысле нервных и психических болезней, а также и алкоголизма; что касается больных, то большая часть их злоупотребляла алкоголем, а некоторая и наркотиками (кокаин); у некоторых наблюдались физические признаки дегенерации в виде неправильной формы черепа, челюстей, ушей, асимметрии лица, врожденного нистагма (непроизвольных быстрых ритмических движений глазных яблок.- "Власть"). Все больные жаловались главным образом на припадки различной частоты - от 2-3 раз в неделю до 10-12 в день... Относительно интеллектуальной и психической характеристики больных необходимо отметить их небольшой умственный кругозор; в большинстве они малограмотны, хотя некоторые утверждали о прохождении средней школы или военных училищ... Некоторые выставляют себя за людей, ни перед чем не останавливающихся, охотно рассказывают о совершенных ими убийствах и, между прочим, об убийстве родных (отца, брата); к сожалению, нередко такие рассказы производили впечатление событий, бывших в действительности".

Врач описывал некоторые характерные случаи, среди которых присутствовала и история краснофлотского командира:

"Больной Р., 26 лет, русский, родился, по его словам, в Париже, откуда переехал в Россию с отцом, когда ему было 3 года; считает себя лучшим специалистом по тралению мин; на фронте с начала Европейской войны перенес сыпной, возвратный тифы, контужен в 1919 году; мать нервная, отец - тяжелый алкоголик... Припадки - 2-3 раза в день до 10 минут, командует по специальности".

Дубников считал, что больные, страдающие фронтовой истерией, опасны еще и тем, что распространяют свой недуг на окружающих:

"Выступая на эту же тему в декабре 1921 года на эпидемиологическом съезде Северо-Кавказского Военного Округа, я указывал тогда на общегосударственное значение борьбы с этой эпидемией большой истерии; я отмечал, что практиковавшаяся в то время эвакуация этих больных из города в город, увольнение их от службы и отправка на родину может способствовать еще большему распространению заболеваний при наличности значительного количества невротиков, разбросанных по всему нашему Союзу".

Но к специалисту, как это зачастую бывает, не прислушались. А если бы и прислушались, других большевиков со стажем, кроме прошедших войну, во многих отдаленных местах просто не находилось. И результаты не заставили себя ждать. Уже в середине 1920-х годов ОГПУ регулярно сообщало руководителям страны о полной деградации власти на местах - пьянстве, злоупотреблениях, издевательстве над гражданами со стороны низовых советских и партийных работников.

"Злоупотребления действительно имели место"

Провальной оказалась и кампания по выдвижению рабочих кадров в госаппарат, когда пролетарии назначались в различные ведомства на ответственные, пусть и не самые высокие, должности. Можно представить себе, каково приходилось рабочему с начальным образованием, назначенному инспектором вузов в Народный комиссариат просвещения (а такой случай действительно имел место). И каково было вузовской профессуре общаться с такими кураторами. Выдвиженцы писали в Совнарком, ЦК и газеты, жаловались на старорежимных спецов и обюрократившееся руководство наркоматов, не желающее помогать людям из народа. Но заканчивалось все, как правило, тем, что выдвиженцев превращали в курьеров, архивариусов или без обиняков просили ничего не делать, чтобы ничего не напутать и не испортить. Так что в итоге они либо отпрашивались на учебу, понимая свою беспомощность, либо бросали ответственную работу и возвращались в родные пролетарские коллективы.

Руководство страны, правда, считало, что проблема не столько в выдвиженцах, сколько в непрекращающемся сопротивлении госаппарата. Поэтому некоторых неугодных руководителей среднего звена начали направлять на перековку. В 1929 году, например, управляющего делами Моссовета члена партии с 1912 года Семенова отправили работать столяром на оборонный завод. А судью Гольдберг - на швейную фабрику портнихой с мизерной зарплатой. Однако по сравнению с общим числом аппаратчиков в стране количество отправленных на производство оказалось ничтожно малым. И способ использовался не столько в качестве реального механизма исправления обюрократившихся чиновников, сколько в качестве средства устрашения для всего государственного и партийного аппарата. Но управленцев по-прежнему не хватало.

Эксперимент с выдвиженцами решили продолжить и расширить. Декабрьский пленум ЦК 1929 года постановил направить в деревню для проведения коллективизации и руководства создаваемыми колхозами и машинно-тракторными станциями 25 тыс. рабочих с организационно-политическим опытом. Казалось бы, при этом были учтены все предыдущие ошибки, и для двадцатипятитысячников, как их стали громко именовать газеты, создали специальные краткосрочные курсы, а некоторых из них отправили на два-три месяца на практику в передовые совхозы. Однако никому еще не удавалось за столь короткий срок подготовить квалифицированного управленца для села. До революции, например, в Великом княжестве Финляндском, входившем в состав Российской империи, кандидатов в деревенские старосты скрупулезно готовили в сельскохозяйственных школах на протяжении двух лет. Так что результат эксперимента оказался вполне предсказуемым - во многих районах страны в результате сгона крестьян в колхозы и неумелого руководства начался голод. Мало того, некоторые двадцатипятитысячники встали на сторону голодающих крестьян и отказывались сдавать в закрома родины последние остатки колхозного зерна, то есть по терминологии того времени переметнулись к классовому врагу, за что и подверглись репрессиям.

Итогом всей этой более чем десятилетней кадровой суеты стал вывод о том, что крепкие и верные руководящие кадры нужно выращивать с младых ногтей. Отбирать среди самых перспективных студентов, помогать им материально, заниматься их идеологическим воспитанием в нужном для руководства страны направлении. Поэтому уже в конце 1920-х появилась система контрактации. Студентов старших курсов профильных вузов приглашали на практику в наркоматы и ведомства, заключали с ними договоры о выплате дополнительной стипендии с условием прихода на службу в контрактующее ведомство, а также давали им отдельные задания и поручения, чтобы будущие аппаратчики могли вникнуть в работу. После прихода выпускников вузов на новую службу их прикрепляли к старым опытным чиновникам, а как только новичок осваивался в более или менее полном объеме, для его наставника находили менее ответственную и почти совсем неруководящую работу. Все новые и перспективные управленцы ставились на учет в ЦК, который постепенно превращался во всесоюзный отдел руководящих кадров.

Казалось бы, оптимальный вариант подбора и расстановки аппаратчиков высшего и среднего звена наконец-то сложился. Но с началом репрессий кадровый голод снова обострился настолько, что в наркоматы начали набирать студентов старших курсов, которым давали рекомендации парторганизации вузов. Как и в случае с двадцатипятитысячниками, выбор кандидатов не всегда оказывался удачным. Еще один удар по аппаратной кадровой системе нанесла война. И дело было не только в гибели на фронте и в прифронтовой полосе выпестованных партией кадровых аппаратчиков. Многие из них, мягко говоря, проявляли слабость, бежали с фронта, расхищали государственное имущество на огромные суммы, но их прощали и снова назначали на руководящие должности. Некоторых прощали по многу раз.

К примеру, после войны в ЦК разбиралось дело генерал-майора технической службы В. Е. Матишева. В документах расследования говорилось:

"9 железнодорожная бригада Ленинградского военного округа, которой командовал т. Матишев, в 1941 г. находилась в распоряжении Западного военного округа. Бывший начальник политотдела этой бригады т. Ангелин В. Л. сообщил, что в первые дни Отечественной войны бригада, потеряв связь со штабом 10 армии, отходила с боями по направлению Минска. В момент сложной обстановки в районе Барановичи-Лида т. Матишев, находившийся впереди колонны войск, выехал для выяснения обстановки на ближайшую станцию, но обратно в часть не вернулся. Как пишет т. Ангелин, после ему стало известно, что т. Матишев прибыл в Ленинград".

Свое бегство Матишев объяснил обстановкой и потерей бригады:

"В личном деле, поступившем из Центрального архива материалов о кадрах ЦК ВКП(б),- указывалось в материалах расследования,- по этому вопросу имеется сообщение начальника политотдела желдорвойск т. Беляева о том, что т. Матишев, командуя в 1941 г. бригадой, не смог провести организованного сопротивления фашистским частям и, потеряв управление, растерял бригаду, а сам в одиночном порядке вышел в район Ленинграда. В этом же сообщении указывается, что, командуя бригадой в Ленинграде в условиях блокады города, т. Матишев проявил себя с положительной стороны".

За ударную работу во время блокады ложь Матишеву простили и о его дезертирстве больше не вспоминали. Его награждали, присвоили звание генерала, а в 1946 году выяснилось, что Матишев занимался хищениями. Партийные следователи констатировали:

"Злоупотребления т. Матишева в бытность в 1944-1946 гг. начальником управления военно-восстановительных работ N2 железнодорожных войск действительно имели место, и за это он был отстранен от занимаемой должности и привлечен к строгой партийной ответственности".

Но затем его снова простили и повысили в должности.

Еще более интересным оказался жизненный путь начальника хозяйственного управления Минздрава РСФСР П. В. Воронкова. В 1941 году он возглавлял главный склад Наркомздрава РСФСР в Реутове. И во время эвакуации в 1941 году должен был отправить в глубокий тыл медикаменты, белье и оборудование. Однако немалая часть ценностей бесследно исчезла, и в феврале 1942 года военный трибунал приговорил Воронкова к десяти годам тюремного заключения. Но вместо ГУЛАГа по ходатайству коллег по Наркомздраву бывшего заведующего складом направили в действующую армию, а уже в октябре 1942 года снова по ходатайству Наркомздрава судимость сняли, в 1943 году восстановили в партии и присвоили офицерское звание. В 1944 году Воронкова отозвали из армии в Наркомздрав, где в 1946 году он стал управляющим делами, а в 1948 году - начальником хозяйственного управления.

Список дел такого рода можно продолжать еще очень и очень долго (см. "Власть" N42 за 2008 год). Получалось, что, несмотря на все усилия по созданию новых управленческих кадров, высшее советское руководство получило тот же самый аппарат, о пороках которого Дзержинский писал в 1923 году и который снова победил.

В 1946 году победу окончательно закрепило постановление ЦК о номенклатуре должностей ЦК ВКП(б). В нем говорилось, что на такие должности назначения могут производиться только решением ЦК. При этом оговаривалось, какие органы могут представлять кандидатов на эти должности, а также их обязанность регулярно представлять в ЦК данные о достоинствах и недостатках руководителей, занимающих номенклатурные должности. Но, как свидетельствуют документы партийных архивов, даже совершение преступления не означало автоматического выбытия из списка номенклатурных работников, если только речь не шла о покушении на власть вышестоящих товарищей. Ценного, с точки зрения руководства, но проштрафившегося управленца просто перемещали на другую номенклатурную должность.

Со временем своя номенклатура появилась у республиканских ЦК, обкомов и горкомов. А внутри ЦК КПСС сложилось деление главного списка руководящих постов на номенклатуру отделов ЦК, Секретариата ЦК и Политбюро. На Старой площади хранилась обширная картотека, где на карточках номенклатурных работников особым образом располагались отверстия, соответствующие их специальности по диплому и прочим параметрам. Так что из ящиков картотеки можно было легко извлечь всех нефтяников определенного возраста или перспективных партработников, имеющих производственный опыт. На каждую должность, как правило, предлагалось три-четыре кандидата, с которыми затем беседовали в ЦК, а если нужных по параметрам людей не находилось, данные запрашивали в картотеке нижестоящих номенклатур. И тогда отобранный товарищ переходил на новый марш карьерной лестницы.

Номенклатурную систему время от времени критиковали и даже высмеивали. Но она продолжала жить, поскольку абсолютно устраивала аппарат. И можно не сомневаться в том, что появившийся в прошлом году президентский кадровый резерв и кадровые резервы федеральных округов и губерний постепенно вновь превратятся в вариацию на тему той же советской номенклатурной системы, как только в самом верхнем эшелоне власти поймут, что все игры в очистку и обновление бюрократических рядов лишены всякого смысла. Других чиновников у нас нет. И не будет.