"Самой красивой на свете из всех красавиц" считал ее летописец Жан Шартье. Оливье де Ла Марш признавался: "Она самая прекрасная женщина, которую я когда-либо видел", - и даже римский папа Пий II не мог удержаться от упоминания, что "у нее самое красивое лицо, которое можно увидеть"...

Ей суждено было остаться в истории первой официально признанной королевской фавориткой, благодетельницей несчастных и обездоленных и, наконец, примером трагической жертвенной любви.

Звали ее Агнесса Сорель.

И только потому, что астрологические прогнозы были неотъемлемой частью средневекового культурного общества, нам известно, когда родилась самая красивая женщина XV века: в 1422 году от Рождества Христова, когда Солнце стояло в созвездии Рыб.

"Когда Солнце вступает в знак Рыб, рождаются необыкновенные люди, часто приносящие с собой дары поэзии, музыки и книг. Их утонченной натуре претит все грубое, слишком земное…" - писал средневековый астролог Тихо де Браге в своей "Книге гороскопов".

Неизвестный же астролог, составивший гороскоп новорожденной, уверял ее родителей, что малышке когда-нибудь предстоит снискать любовь монарха.

Неизвестно, как отнеслись к этому предсказанию родители Агнессы - советник герцога де Клермона Жан Соро и дочь мелкого барона Катрин де Менеле. Во всяком случае, они приложили немало усилий, чтобы устроить пятнадцатилетнюю дочь фрейлиной при дворе королевы Сицилии Изабеллы – в столь высоком обществе у юной красавицы было больше возможностей обратить на себя внимание достойных господ.

Уже тогда она заставляла людей неметь от восторга перед своей ангельской прелестью: ее призрачной красоте было чуждо земное: жемчужно-белая кожа без румянца, пепельные волосы, небесно-синие глаза, одухотворенное лицо…

История деликатно умалчивает, внимания скольких господ удостоилась прекрасная фрейлина до самой главной ее встречи – с французским королем Карлом VII, но это и не важно. Важно то, что к двадцати двум годам, несмотря на придворную жизнь, она сохранила безупречную репутацию.

Подобно пугливой газели, она сначала избегала и короля, но очарованный Карл был настойчив. Чтобы подчеркнуть, что это не мимолетное увлечение, он совершил беспрецедентный поступок, провозгласив ее официальной королевской фавориткой. Отныне ей должны были прислуживать, как принцессе, и она могла носить самый длинный – после королевы – шлейф.

Перед фиалковой нежностью Агнессы меркло даже солнце, утверждали придворные льстецы. Они же отмечали, что, даже "вступив в должность", фаворитка вела себя скромно и сдержанно, и так же сдержан был в выражении своих чувств на публике влюбленный до безумия король, который "не мог и часа провести без нее - ни за столом, ни во время заседаний, ни в постели…"

По словам того же Шартье, "никто никогда не видел, чтобы король дотрагивался до Агнессы ниже подбородка". Надо думать, что все-таки дотрагивался, ибо в 1445 году любимая родила ему дочь Шарлотту, а затем дочерей Марию и Жанну…

По мнению Тихо де Браге, "у рожденных под знаком Рыб особенно развита склонность к фантазиям и чувство прекрасного, но этому нередко сопутствуют безудержность в любовном влечении и страсть к роскоши и удобствам".

Жизнь королевского двора отныне проходила под знаком красоты. Агнесса любила легкие, струящиеся зелено-голубые одежды – и вслед за ней их надел весь двор. Природная скромность не мешала Прекрасной Агнессе придумать откровенное – если не сказать больше – декольте: одна грудь открыта, вторая "стыдливо", но неплотно прикрыта. Она носила это с такой невинной грацией, без тени вызова, что даже моралисты прикусили языки. Злобно шипели только дамы, чьи формы не позволяли им подражать красавице. Но большинство все-таки подражали, к великому неудовольствию ретроградов.

Ее обожали поэты – она понимала поэзию и сама переписывала любимые книги. Ее обожали художники – и придавали ее черты образу Мадонны…

Она была рождена, чтобы любить и быть любимой, и совершенно искреннее огорчение у нее вызвал холодный прием парижан, наслышанных о "бесстыдстве" фаворитки. Тогда она устроила публичное покаяние в грехах – по всем правилам современного пиара, явившись народу смиренной и печальной, но не забыв про декольте. Шоу так понравилось парижанам, что они от всего сердца полюбили прекрасную Агнессу, а на следующий день парижанки, к ужасу духовенства, открыли грудь "a la Agnesse"…

Но сердце этой женщины было еще прекраснее, чем ее лицо. Когда она узнала о глубокой нищете, царящей в королевстве (Франция изнывала на исходе Столетней войны), она стала жертвовать бедным огромные суммы, помогать больным и калекам. Поняв, что даже ее беспримерная щедрость не может исправить всего зла в разоряемой врагами стране, она тонко, по-женски изящно заставила слабого безвольного короля вспомнить о своих обязанностях.

Она поведала ему о предсказании астролога и добавила: "Я думала – это вы, сир, тот великий монарх, которого мне предрекли. Но теперь я понимаю, что этот отважный великий монарх не вы, а король Англии, который удерживает множество ваших прекрасных владений. Что ж, я отправляюсь к нему!" Услышав это, Карл разрыдался от страха потерять свою любовь. Этот страх оказался сильнее страха смерти, и он, "проявив немалую отвагу, изгнал англичан за пределы своего королевства" - писал Брантом.

Так Агнесса сначала подарила Карлу VII счастье любви, а затем превратила его в Карла Победителя. А потом она умерла за спасение жизни своего возлюбленного…

"Рыбам свойственно самопожертвование и готовность в любую минуту броситься на помощь ближнему. Они жертвуют собой ради других, растворяясь в чувствах преданности и любви".

Ничто не могло остановить Прекрасную Агнессу той промозглой ночью, когда она мчалась в ставку короля, чтобы предупредить его о заговоре, - ни скверная погода, ни последний месяц беременности. Она успела расстроить планы заговорщиков, и они не простили ей этого.

За преждевременными родами последовали странные осложнения, прямо указывавшие на отравление. Безумно страдая, Прекрасная Агнесса исповедовалась в грехах и диктовала секретарю свои посмертные распоряжения – все свое имущество она отдавала на благотворительные цели и выплаты слугам.

Она умерла в январе 1449 года, не дожив до двадцати семи лет. А в это время на другом конце мира, в Японии, поэт Мацуо Онэмото выводил тушью строки: